Уходили празднички (продолжение)

Литл - вместо второй части (временно)От Андрея пришло три рассказа... Тут я, наверное, должен объясниться... В курсе сложившихся у нас с ним отношений сравнительно немного людей... человек десять... не думаю, что больше... Так вот - я соверешенно спокойно общаюсь с ним... по вполне определенным причинам посредством переписки и телефонных разговоров... и мысль объясняться мне даже не пришла бы в голову, если бы не... хммм... информированость тех самых десяти человек... Бегун мне как-то говорил о моем "всепрощении"... Это - не верно... Тут совершенно другая ситуация. Нас... людей, занимавшихся одним делом... бывших крайне близки друг другу осталось крайне мало... почти никакого уже не осталось... "такие дела"... У меня нет ни желания, ни возможности разбрасываться последними... А что было... так это все было крайне давно...

Осень же, черт возьми, осень… Кислое разливное пиво с осадком, гнусные флегматичные девицы, гарь от тлеющих лиственных курганов на замусоренных газонах, декаданс и предчуствие смерти, как бесконечно бессмысленной жизни… Осень.
В одна тысяча девятьсот восемьдесят девятом году тоже была осень. Мгновенное предчувствие дождя.

На окнах полоской дрожал никчемный липкий свет, смешанный с брошенными ажурами паутин. Мы подсчитали мелочь: хватало ровно на две трехлитровые банки разливного московского пива, которое продавалось для страждущих совсем рядом, возле рыбной лавки с грандиозной вывеской «Океан»! В нескольких шагах от гостеприимного логова самого печального московского поэта Димки Файнштейна – иначе Бэрри.
Я не сказал, что было раннее утро? Так вот, было раннее утро, около семи. Пивной ларь как раз и открывался в семь ровно, чтобы наспех похмелить и привести в состояние функциональной готовности, отбывающих по своим пролетарским надобностям мрачных позднесоветских гегемонов. Мы кричаще не вписывались в гармонию оптимистического сообщества, окружившего ларек, но свои шесть литров дурно пахнущего напитка все-таки получили. На одной из банок был припечатан жирный оттиск растопыренной пятерни, оставленный неряшливой ларешницей то ли в издевку, то ли в назидание.

Странно, но в то утро ни я, ни Бэрри не страдали абстенентной меланхолией, не корчились в малодушных приступах человеконенавистничества и даже не намеревались торжественно истребить еще один бессмысленный день своей бессмысленной жизни… просто – осень. Моральный долг. Дхарма.

Такой уж неуютный напиток это московское разливное, что сразу после индивидуально испитого литра наблюдается некий духовный подъем. Кратко и обманчиво это иллюзорное вдохновение. Разум погружается в область парадоксальных изысков. Но все же происходит некий лирический позыв к расширению круга участников. Навязчивое желание мгновенно поделиться булькнувшей отрыжкой эмоции с кем-то еще, с кем-то обездоленным и одиноким… Бэрри приволок из кухни телефонный аппарат на длиннющем шнуре и набрал номер…

Было где-то возле девяти часов все того же утра. Блеклое солнце пару раз презрительно плюнуло на подоконник и надменно затекло за бетонную двеннадцатиэтажку напротив.

- Ванька не придет. – уныло сообщил Бэрри. – Не может встать.
Помолчали.
- Но у него сегодня Сантим ночевал… - не меняя интонации продолжил самый печальный московский поэт. – Он встал. И теперь направляется сюда. Кажется, вместе с ним сюда направляются два батла портвейна…

Да ведь идти-то недолго! Ванька Помидоров проживал как раз в том башенном доме, у подножия которого располагался стационарный пункт разлива мутно-прозрачного, как осеннее утро, пива. А значит, Сантим уже пересек конечную автобусную станцию и теперь движется по Алтайской улице по направлению к тридцать первому дому. Интересно, портвейн молдавский или азербайджанский?

Туркменский.
Портвейновое трио – это вам не тщедушный пивной дуэт!. Совсем иная гамма созвучий. Внутренний дансинг при внешней медитативности. Эпопея. Ибо двое пивопьющих - это не более чем частность, мало что воссоединило их на какой-то краткий миг вселенского отсчета… Так, неустойчивая наркоманда. Но трое! Трое – это уже воплощенная идея о бессмертии. Это уже начало обретения смысла, уже ансамбль, уже противоречие в единсте, уже гегельянсвто.

Истребление устойчивых ориентиров.

Да и Антанта – тройственный союз.

И потом, должны же мы были когда-нибудь познакомиться! Конечно, судьбы ковыляют на протезах наших помыслов, и еще не известно, кто кем распоряжается… Портвейн человеком или человек портвейном… Но нам суждено было встретится именно так, при посредничестве трогательного Бэрри, и именно тогда, когда все смертники считали себя бессмертными, и даже Ванька Помидоров, и даже… Все еще были живы. И если ты, читающий эти пунктирные записки, еще ни разу не смешивал пиво с туркменским портвейном – немедленно смешай! Стакан портвейна и два глубоких пивных глотка вдогонку – для пролонгации одурманивающего действия… Лирический допинг.

Осень, черт возьми, такая осень… Дневная мгла.

Как известно, изобретателем советского граненного стакана является всемирно известный автор дюралевого монумента «Рабочего и колхозницы» - скульптор Вера Мухина. Именно ей принадлежит открытие гениального промышленного нанесения граней на стеклянные изделия. На кой хуй они нужны, эти грани доподлинно не известно… Но туркменский портвейн в день нашей первой встречи мы вливали в себя именно из такой посуды. И мне казалось, что я знал Сантима всегда… Может быть даже раньше, чем я узнал самого себя. Так бывает, когда один потерявшийся в незнакомой галактике человек встречает случайно другого такого же скитальца, выпивает с ним… А потом обнаруживает себя в галерее зеркал, где одно и то же отражение, преломляясь тысячи раз, расщепляет сознание, будто приподнимая индивидуальное потешное забрало, и видит несчастный свое второе несбывшееся я.
Так вот – Сантим это все, что со мной не сбывалось. Все, чему уже не сбыться, что пропито осуждено и отнято за нежелание распорядиться… А сам я – негативное отражение Сантима, его навязчивый кошмар, искаженная явь, беда, от которой он никогда не излечится, потому что друг без друга мы не имеем смысла. Друг без друга мы преданны своим женщинам, а женщины к тому только и стремятся, чтобы хапнуть душу, как жакет на распродаже, и поскорее уволочь ее в склепик своих шифоньерных представлений о супружеском счастье…

Бесовщина.

Ха!

Проповедник британской гитарной эстетики. Я-то ожидал, что сейчас войдет некто, похожий на аптекаря Матюшку, что бродил в шестнадцатом веке по ивановской Руси и толкал протестантскую доктрину в туговосприимчивые славянские массы… Я-то думал встретить очередного рокенрольного юродивого с печатью хронического воодушевления на постной роже…

А встретил Сантима. Умного и насмешливого.

Осень, черт… На полу валялась виниловая пластинка с записью электрических госпелов в исполнении церковного хора под управлением ренегата – регента… Под управлением Кинчева, короче.

Что делают три поддатых стихотворца, обнаружив завершение алкогольных напитков… Нет. В винную лавку они отправляются позже. А сначала они судорожно ищут какой-нибудь, хотя бы самый истекший источник совместного вдохновения, какую-нибудь хуйню, магический предмет, способный зафиксировать и подтвердить спонтанно возникшие подозрения в единстве взглядов. В общем удостоверение в отсутствии каких бы то ни было взглядов вообще. Какую-нибудь духовную зубочистку найти что ли… Ведь известно, какие у поэта взгляды…
1 стакан: «Я – гений, все – говно»
2 стакан: «И я гений, и ты гений, и все вокруг гении»
3 стакан: «Все – гении, я – говно»
4 стакан: «И я говно, и ты говно, и все вокруг говно»
Сатори.
Так в книжной свале Бэрриной берложки был обнаружен чудовищного содержания манускрипт, озаглавленный «Стихи о Ленине и прочих героях Октября». За одно лишь название эта книжица должна бы занять почетное место в надгробной композиции, которую, я верю, установят благодарные ублюдки на могиле Ваньки Помидорова… И вокруг будет буйно расти лебеда… и ежевика с привкусом всеобщей гибели.

Стихи о Ленине и прочих…

Бэрри уже тогда начал осваивать художественное бренчание на ленинградской шестиструнке. Он же исполнил дебютную арию матроса Железняка: «Он шел на Адэээссууу, а выыыышел к Херсооонууу…»

Хер-сон. Ну и городишко. Бывал, бля.

Разбившись на автономные творческие единицы, мы отобрали из патетических виршей о «прочих» соответствующий настроению материал и, размягчив глотки «огурченым лосьоном» из Димкиного гигиенического ассортимента, приступили к системной репетиции. Да и чего ждать… Умирающие самцы, перед тем как сгинуть в неизвестности, стремятся в последний момент оплодотворить какую-нибудь случайно подвернувшуюся самку. Срабатывает инстинкт продолжения рода. Те же симптомы обнаруживают апокалиптические рокенролльщики. Рассматривая всякую текущую минуту, как последний миг собственной жизни, они спешно стремятся надругаться хоть над какими-нибудь общественными святынями, чтобы не предстать с опущенными гривами на том свете, где Сид и Нэнси спрашивают строго…
«Огуречный», уложившись на отлакированный пивом портвейн, подвигал на импровизации. Больше хороводно-костромские, нежели британо-трущебные. Но Бэрри был чрезвычайно оживлен. Чрезвычайно. А когда гитарист в буйстве… И тогда мы в режиме нон-стоп, при посредстве отечественного магнитофона «Электроника» воронежской сборки, записали полноценный шестидесятиминутный альбом- экспромт кондовой героики. Среди прочих шедевров врезался в подкорку душераздирающий блюз «Каховка, Каховка, родная винтовка…»

Потом была купленная в таксопарке водка, пропитый сборник киргизских сказок, был проснувшийся Ванька, утомление в метро, снова водка, уже не известно где приобретенная, была короткая драчка со скучающей урлой и какая-то жуткая амурная история в староарбатских подворотнях, при активной участии деклассированной барышни по прозвищу Маугля. Осень, черт возьми, осень…

А ты говоришь, Сантим, что не отфильтровал в памяти трагический момент нашего личного знакомства. И даже кассетка сохранилась… ага… МК-60, чуть поскрипывает. Ну время, знаешь…

Это один из трех присланных рассказов... После токого, как наберу второй - "Выступление ансамбля", выложу... Третий - "Резервация здесь" выкладывать не буду... как-то не совсем хорошо было бы мне это делать... ты уж прости, Андрей... думаю - поймешь причину...